ПОПАСТЬ В ПРОШЛОЕ... ЧАСТЬ 2

Продолжение. Начало

Начало войны

Сообщение о начале войны застало меня в хуторе Антиповском.

22 июня. Воскресенье. Летний солнечный день. Шло собрание членов колхоза «Культурная революция». В президиуме – предколхоза Лука Кривошлыков, двое колхозников и я. Обсуждались очередные хозяйственные дела. Неожиданно в помещение врывается телефонистка, подбегает к Кривошлыкову:

– Вас немедленно вызывают к телефону!

Предколхоза тотчас же вышел. Собрание продолжалось. Через несколько минут он вернулся. Лицо бледное, на глазах слёзы. Прервал жестом руки очередного оратора и, обращаясь к насторожившимся колхозникам, упавшим голосом, с трудом произнёс:

– Война, товарищи! – зал ахнул. – Сегодня рано утром немцы напали.

Кривошлыков не мог больше ни слова сказать; спазмы, видимо, сдавили ему горло.

В зале все поднялись со своих мест. Большинство было женщин. Начался шум. Послышались плач, стоны, рыдания.

Учитывая беспомощность Кривошлыкова, еле сдерживая себя, я стал успокаивать присутствующих:

– Товарищи! Успокойтесь! Не нужно слёз и паники. Слезами не поможешь. Не надо падать духом. Наш народ непобедим.

Подошёл председатель сельсовета. Только что от телефона. Объявлена всеобщая мобилизация в армию в возрасте до 35 лет включительно. Через два часа сбор в сельсовете всех подлежащих мобилизации. Он сказал, что его год не призывают, но он – коммунист, и уходит в армию добровольцем. Ещё несколько человек из хутора заявили об уходе в армию добровольно.

Со слезами и причитаниями женщины расходились по домам, чтобы к сроку завершить сборы к отправке мужей и братьев на войну.

Хутор напоминал растревоженный пчелиный улей...

Часа в три-четыре дня я уехал из хутора в станицу. В редакции уже была получена переданная по телеграфу речь зам. предсовнаркома В.М.Молотова о вероломном нападении Германии. Были получены также сообщения о военных действиях. В типографии шёл набор экстренного выпуска «Большевистского Дона», который вышел на двух страницах вместо обычных четырёх.

На следующее утро в станицу со всех хуторов прибывали мобилизованные казаки. С родителями, братьями и сёстрами, с жёнами и детьми. Сформированные райвоенкоматом команды на грузовых машинах направлялись через Дон в сторону станции Миллерово. Отбывавших на войну провожали многие сотни станичников. С музыкой, с песнями и танцами, со слезами и рыданиями. По старинному казачьему обычаю матери с иконами в руках благословляли сыновей на ратные подвиги. Жёны причитали. Машины с мобилизованными и добровольцами, переправившись по понтонному мосту через Дон, поднимались на базковскую гору (правый берег Дона), останавливались на ней. Казаки сходили с машин, целовали родную донскую землю; каждый брал с собой в платочек горсть этой земли; бросали прощальный взгляд на Тихий Дон. Простившись, они садились на машины и с песнями исчезали за базковским бугром.

Война как бы сблизила и сплотила все слои нашего народа. Она вызвала подъём патриотизма среди подавляющего большинства казачества Тихого Дона. Даже среди той части старых казаков, которые по тем или иным причинам были в обиде на Советскую власть. И это было понятно, если учесть, что им с молоком матери прививалась преданность вере, царю и Отечеству. Преданность царю давно была утрачена, преданность вере была поколеблена (хотя и не до конца), преданность Отечеству осталась; она окрепла перед лицом смертельной угрозы – Родина для них стала ещё роднее и дороже.

Война началась в разгар сенокоса на Дону. Самые работоспособные силы колхозов ушли на фронт. В очередное воскресенье районные власти решили оказать помощь станичному колхозу имени Фрунзе в скирдовании сена на лугу – организовать воскресник служащих районных учреждений. Покос находился километрах в трёх от станицы вниз по Дону. Я отправился туда один пешком. По дороге догнал старика-колхозника, который на волах вёз бочку воды для участников воскресников. Дед не знал меня, я не знал его. Поздоровались. Старик спросил, куда я иду, и предложил сесть к нему на арбу. Сразу же, конечно, завязался разговор о войне. Старик сказал:

– Вот я говорю своим товарищам-старикам: каков бы ни был плохой родной отец, а он всё же дороже любого отчима. А немца мы знаем.

Как выяснилось из дальнейшего разговора, мой подвозчик-казак участвовал в Первой мировой войне. В 1930 году был раскулачен и выслан в Сибирь, в один из совхозов Мариинского района Кемеровской области. В 1940 году ему разрешили вернуться на родной Дон. И вот, даже для него, как бы ни была плохой Советская власть, она всё же своя, родная, а немец – это чужак.

С начала войны я часто ходил по колхозам пешком. Как-то пришлось заночевать в хуторе Грязновском, в колхозе им.Ильича. Спать пошёл на МТФ, молочно-товарную ферму, находившуюся примерно в километре от хутора. Начало уже темнеть. На МТФ застал только ночного сторожа, 80-летнего казака Марченко. Он предложил мне расположиться на скирде сена, которая ещё не была завершена. По лестнице я забрался на неё. Улёгся на свежем пахучем сене и стал уже было засыпать – намаялся за день, пешком передвигаясь из колхоза в колхоз. Слышу: кто-то по лестнице поднимается ко мне. Это был дед Марченко, имя и отчество не помню. Старого казака тревожило то, что Красная армия отступала, а немцы с каждым днём всё дальше продвигались вглубь нашего Отечества. Он хотел знать – почему так получается? Неужели немцы сильнее русских? Я как мог, отвечал на его вопросы... Марченко в конце концов заключил:

– Россию нельзя победить. Наполеон даже Москву взял, а потом еле ноги унёс из России. Гитлеру же не сносить своей головы.

Несмотря на горечь постигших нас поражений, старый казак верил в неизбежность нашей победы.

Об этом случае я рассказал М.А.Шолохову, и он его использовал в своём очерке, опубликованном в «Правде».

М.А.Шолохов мне говорил, что в первые дни войны он побывал в хуторах, где живут казаки-староверы, и убедился, что они, несмотря на то, что Советская власть не поощряет их веру, готовы защищать до конца своё Отечество от немцев-бусурман. Они не разбирались, что такое фашизм, но их с колыбели убеждали, что немцы – враги России. Я бы не назвал это советским патриотизмом, – это был русский национальный патриотизм, любовь к своей родной земле, к своему Отечеству. А поскольку борьбу против иностранного нашествия возглавляла Советская власть, Коммунистическая партия, то они, староверы, поддерживали её.

Оставаясь в Вёшенской до 1944 г., я не слышал, чтобы кто из стариков станицы и хуторов оказался предателем, работал на немцев. Среди молодёжи такие были… Правда, они насчитывались единицами, но они были. Мне казалось, что это, в определённой мере, объяснялось тем, что мы до войны по-настоящему не воспитывали у молодёжи чувства любви и беспредельной верности своему Отечеству.

Мы воспитывали тогда молодёжь в духе ложного интернационализма; мы говорили, что русские и немецкие рабочие – братья по классу, и что брат против брата не будет воевать. Война показала, какими могут быть эти братья…

В 1941 году на полях Дона зрел обильный урожай, какого здесь давным-давно не было. Старики вспоминали, что такой богатый урожай был только в 1914 году, когда началась Первая мировая война. В этом же, высокоурожайном 1941 году началась новая война с Германией. Отсюда делался вывод: «Большой урожай всегда к войне!»

Несмотря на начало войны, отнявшей у колхозов самых здоровых мужчин, а также имевшиеся автомашины (их были единицы) и часть живого тягла, уборка этого богатого урожая в общем шла успешно. В этом надо было отдать должное женщинам-казачкам. Они уже по традиции знали, что когда казаки уходят на войну, их дело вести хозяйство. Они понимали, что от сбора урожая во многом зависит победа, зависит их жизнь и жизнь их детей.

Завершая уборку, колхозы заботились об урожае следующего года – поднимали зябь. На вспашке под зябь в районе особо отличился «дед Щукарь» – Тимофей Иванович Воробьёв. Он работал на волах, и больше его на волах никто не мог вспахать.

Ежедневные сводки Совинформбюро в июне, июле, августе, сентябре, октябре приносили всё новые и новые огорчения и разочарования; однако, в народе, у населения района, всё же жила надежда, что немцы до Тихого Дона не дойдут, не смогут дойти. Постепенно эта надежда таяла. Когда гитлеровские полчища заняли Таганрог, затем захватили Ростов, и оказались уже недалеко от Миллерово, по станице и хуторам поползли самые невероятные слухи. Распространялась, например, такая нелепость. Дескать, утром бабы вышли на Дон за водой, над ними пролетел немецкий самолёт, и пилот на лету спрашивал: «А какая, бабоньки, это станица?» И находились такие, которые верили этому.

Осенью 1941 года, когда появилась угроза проникновения немцев на Дон, формально, на бумаге был создан Вёшенский партизанский отряд… Через некоторое время меня пригласили в райком и сказали, что я буду возглавлять одну из боевых групп партизанского отряда (состав этой группы не назвали)… Тогда же, осенью 1941 г. в станице был создан истребительный батальон. Его задача состояла в том, чтобы в случае высадки на нашей (Вёшенской) территории вражеского десанта, уничтожить, истребить его. На вооружении батальона находились трофейные польские винтовки, бутылки с горючей жидкостью для поджога танков, толовые шашки и ручные гранаты РГД. В батальоне не оказалось ни одного человека, который бы знал, как практически обращаться с этим вооружением. Я тем более не мог этого знать – в армии не служил. Пришлось прежде всего самому по инструкциям и учебникам осваивать вооружение, а потом обучать и бойцов…

Перед лицом надвигающейся угрозы оккупации Дона, было по- лучено указание о подготовке к эвакуации колхозов и МТС, районных учреждений, семей партийно-советского актива. Составлен был план эвакуации. Прежде всего, надо было эвакуировать фермы крупного рогатого скота. Поголовье свиней и птицы было предложено распродать колхозникам и остальному населению. Зерно предлагалось раздать колхозникам и посоветовать им припрятать его подальше, закопать в землю. Однако хлеб разбирался медленно.

Огромные вороха зерна лежали в поле на токах без всякой охраны, и его никто не трогал…

Вскоре после начала войны Михаил Александрович Шолохов, имевший звание полкового комиссара, был призван в армию и работал в Совинформбюро. Осенью 1941 г., накануне XXIV годовщины Октября он приехал домой, в Вёшенскую, и, как всегда, в здании театра колхозно-совхозной казачьей молодёжи состоялось собрание станичников. Я присутствовал на этом собрании. На этот раз Михаил Александрович докладывал землякам о положении на фронте, где он находился несколько дней назад. Это было тяжкое для нашей Родины время. Гитлеровцы ворвались уже в Донбасс, были на подступах к Ленинграду и Москве, у самого Ростова-на-Дону – столицы Тихого Дона. Горечь и тревогу можно было заметить на сосредоточенных лицах собравшихся. Сама внешняя обстановка на этом собрании напоминала о суровом испытании. Движок, который раньше давал электрический свет жителям станицы и театру, не работал – не было горючего. В зале стоял полумрак. Две десятилинейные керосиновые лампы тускло освещали только сцену, с которой выступал Шолохов.

Речь его теперь была сдержанной и строгой…