Отблеск обелиска

Вот уже более 10 лет прошло с тех пор, как не стало Ивана Александровича Калеганова (12.03.1930 – 12.05.2012), рабочего АвтоГАЗа, установившего у нас на Дону на свой страх и риск памятник Х.В.Ермакову. Судьба героя-станичника, отчаянного рубаки, которая легла в основу лучшего романа ХХ века, глубоко запала и в душу волжанина.

Иван Алекандрович Калеганов не дожил до сорокалетия установки обелиска, отблеск которого нет-нет да и высветит крутые повороты нашей истории. Инициативный поступок горьковчанина жив в простом народе как эхо чего-то почти невозможного, но неожиданно сбывшегося. У нас на Дону, да и на Волге, люди помнят смелый шаг человека, потрясённого незавидной казачьей долей, когда после сражений Первой мировой и Гражданской войн, после всего пережитого главный герой романа вынужден сделать полный горечи вывод: «Неправильный у жизни ход…»

Мировая война, объявленная у нас империалистической, будто и не имела своих героев. И это при том, что только казаков было поставлено «под ружьё» до 300 тыс. человек (164 конных полка, 30 пеших батальонов, 78 батарей, 175 отдельных сотен, 78 полусотен, не считая вспомогательных частей и запасных). Последовавшая за ней война Гражданская ещё более жёстко политизировала образы фронтовиков, и в стране к 100-летию Германской не было ни одного памятника тем, кому по праву «крест, и честь, и слава надлежит». Мало того, что не было памятника, но не было даже подобного случая, когда простой гражданин лично пытается исправить несправедливость. Решимость действовать формировалась, несомненно, под влиянием «Тихого Дона».

Гораздо позже, накануне 100-летия начала Первой мировой войны президент Владимир Владимирович Путин отметил, что герои её забыты несправедливо. «Эта несправедливость должна быть ликвидирована», – заключил он.

Какие возможные варианты поступить так или иначе были у Калеганова – мы не знаем. Знаем только, что в последние годы он пытался установить памятную доску на доме в Базках, где жил Ермаков, а когда не получилось, тут же предложил другой вариант: поставить у ограды подворья символическую казачью пику из нержавеющей стали в полтора размера величиной, с сотенным значком (флажок с двумя косицами) под наконечником, а на уровне глаз человека прикрепить к нержавейке табличку «Здесь жил…». Однако, и этот вариант не соответствовал формальным условиям.

***

На одной из «Шолоховских вёсен» мы договорились с Иваном Александровичем Калегановым увидеться на станичном плацу. Встретились вовремя. Кратко переговорив, решили спланировать эти дни и заодно воды попить в Литературном музее.

Заглянув в один из кабинетов, мы увидели сидящего и листающего сшивку газет крупного седовласого мужчину в казачьей форме. Это был колоритный участник музейного фольклорного ансамбля «Зарница» Иван Николаевич Борщёв. Как капитан МВД он налаживал работу милицейского поста на усадьбе Шолохова, случалось, ездил с писателем на охоту и рыбалку. Понимая некоторую щепетильность ситуации, я этих двух поклонников шолоховского таланта представил друг другу так: «Это гость из Горького, Иван Александрович Калеганов. Именно он установил на донских увалах памятник Харлампию Ермакову. А это наш станичник Иван Николаевич Борщёв – бывший офицер МВД, который сносил этот памятник через несколько дней после его установки».

– Не сносил, а присутствовал при демонтаже, – спокойно улыбнулся в усы Иван Николаевич.

– Извините, – говорю, – если шутка не получилась, но зато точки над i разом поставлены. Уж кому-кому, а вам-то есть о чём поговорить! Мне же разрешите отсутствовать: репортаж помалу складывается в голове, но лучше видеть всё своими глазами. Потом ещё в пресс-центр забегу – а там увидимся.

Уходя, оглянулся: новые знакомые располагались поудобнее за большим столом.

Когда почти через час вернулся, ветераны мои по-доброму беседовали. Иван Николаевич Борщёв завершал тогда доработку своих воспоминаний, которые он вчерне назвал «Шолохов и горькая наша история». Калеганов тоже знал немало, вёл себя понимающе-сдержанно и сожалел, что не познакомился с таким собеседником раньше.

Надо было всё-таки послушать их разговор. И хорошо бы сделать их совместный снимок, но… не получилось.

***

Иван Александрович Калеганов любил приезжать в Вёшки не только на праздники. Как-то посреди рабочего дня накануне осени 2009 года я узнал, что он вновь в станице. Значит, обязательно тут появится, но неожиданно планы пришлось изменить. Заместитель начальника службы безопасности музея-заповедника М.А.Шолохова Владимир Николаевич Рычнев собрался ехать по своим делам на объекты в хуторе Кружилинском и станице Каргинской.

– Володя, возьмёшь нас с Калегановым на «периферию»?

– Конечно. Рассаживайтесь, где кому нравится.

– Давай забежим за ним и ещё возьмём Марину Березовскую с фотоаппаратом. Её подчинённые заняты фотофиксацией, и она согласилась поснимать нашего гостя на музейных объектах.

…Знакомые степные дороги. Тут нами езжено не раз и не два. Но и Калеганов показывает себя знатоком здешних краёв: он точно называет расположение хуторов, их место в романе-эпопее, иногда касается судьбы того или иного старожила, с которыми он раньше сблизился.

У хутора Чукаринского неожиданно увидели крупную птицу, вышедшую неподалёку от нас из густого терновника.

– Марина, снимешь красавца?

– Да.

– Володя, останови.

Остановка наша птице не понравилась. Быстро перелетев через кусты, «красавец» скрылся из глаз.

– Дудак, – голосом опытного охотника сказал Рычнев, снова садясь за руль. – К Чёрной речке полетел.

– Где-то тут у него, видимо, гнездо, – предположил Калеганов. – Дудак – это по-казачьи? Буду знать. А вообще, что за птица?

– Дрофа, – уточнил Рычнев.

Общаться с Калегановым музейщики начали довольно давно, кругозор его с каждым разом расширялся. А ещё Иван Александрович получал уточнения и пояс- нения о памятных местах от Георгия Ивановича Кочетова, вёшенского фронтовика, агронома, знатока прошлого верхнедонских хуторов. Он всегда предоставлял кров горьковскому гостю и за эти годы оценил по достоинству его жизненную позицию, устойчивый интерес к донским казакам, к Шолохову, к роману-эпопее. Георгий Иванович даже написал о своём «квартиранте» статью в областную газету. В заголовок поставил слово-символ: «Памятник». («Донское слово». Специальный выпуск газеты «Молот» от 17.10. 1990 г.).

Калеганов и за время этой поездки осмотрел все «объекты показа» музея-заповедника, успел переговорить с обоими заведующими отделами. В Кружилинском побывал в доме Шолоховых, на базу соседнего дома «хозяйственного» казака осмотрел инструменты и сельхозинвентарь, какими пользовались хуторцы век назад. В Каргинской посетил дом семьи писателя, училище, а также знаменитую мельницу и кинотеатр «Идеал», где вовсю шла реставрация.

Для музейщиков он был не только неординарной фигурой, но и человеком, близким по духу.

***

Не знаю, можно ли применить понятие «романтик», характеризуя Ивана Александровича Калеганова, но была в нём какая-то непосредственность, не исключавшая, впрочем, резкого выражения неприятия того, с чем он был категорически не согласен. В такие минуты почти детская обида просматривалась на его лице. Например, когда он узнал в очередной раз, что войсковое руководство в Ростове опять отложило вопрос о присвоении ему чина войскового старшины, он расценил это как проявление бюрократизма. Сам чин и звёзды на погонах каких-либо привилегий ему не давали, но он стремился получить поддержку от донцов, что-бы иметь вес в трудном деле возрождения казачества на Волге.

Часто приезжая на Дон, Калеганов не мог не услышать о музее, который в хуторе Грязнове частным порядком создал, будучи ещё директором Вёшенского лесхоза, Пётр Анатольевич Солдатов. Чем привлекает людей его детище? Структурно здесь всё было решено просто и, как оказалось, правильно. Был откуплен у пожилой хозяйки последний оставшийся в хуторе «круглый» казачий дом. Все вещи, инструменты, которые накопила семья за сотню лет хуторского бытия, – от мебели до ухвата и от шерхебеля до ручной косы – всё это, а также немало подлинников из соседних хуторов стали предметами постоянной экспозиции. Типичный для верхнедонского края курень как бы связал собой различные временные пласты, определённые этапы истории. Тут жизнь предстаёт перед посетителем основательная и добротная, устоявшаяся и многими поколениями испытанная. Да, так и жили наши предки, и это их не знавшие усталости руки отполировали до глянца держаки рогачей и чапель, рукоятки молотков и рашпилей, черенки лопат и чепиги плугов.

Говорят, что эффект близкий к «намоленности» происходит и при виде старинных предметов хозяйственного быта, военной амуниции, которые несут на себе печать прирастающей ценности, намного превосходящей голую цену только что приобретённого новодела. Сам владелец экспозиции хорошо это понимает и поэтому стремится – работая точечно – максимально сохранить подлинность каждого предмета.

Недаром сюда ломятся киношники, снимать, как у них говорится, «уходящую натуру». И, надо сказать, «натура» даётся далеко не каждому.

От Вёшек до Грязновского – 28 километров. Решили ехать туда. И вот мы у ворот усадьбы. Калеганов торопливо, оглядывая дом и подворье, прошёл в воротца, сделал несколько шагов и вдруг упал на колени, троекратно перекрестился. Импульсивный, он своё восхищение увиденным выразил именно так.

Ничто здесь, в «музее», не напоминало музей. Обычно, когда хотят похвалить ту или иную музейную экспозицию жилого дома, то говорят примерно так: «Здесь чувствуется, что хозяин должен вот-вот зайти, просто он вышел на минутку». Тут же, в Грязновском, наоборот, сам поначалу чувствуешь себя почти хозяином, как будто пришёл в своё родовое гнездо, где всё тебе знакомо, где знаешь, что к чему и почему. Но это состояние быстро проходит. Как быстро? Да как только начинает говорить Пётр Анатольевич Солдатов. Он без экскурсионного текста, в режиме свободной беседы не только с лёгкостью, а как-то по-хозяйски умело отвечает на вопросы, но и сам может задать вопрос на засыпку, и тогда при желании начинается этакий конкурс знатоков. Это любопытно и само по себе, и как полезный экскурс в историю Дона. Бывает, что не только «специалисты», но и «знатоки» плавают в познаниях житейского казачьего уклада.

Солдатова, как настоящего знатока, Калеганов мог бы спрашивать и спрашивать, но он пред- почёл слушать, посматривая на рассказчика уважительно. Он тут же надел взятый с разрешения владельца прямо с экспозиции казачий мундир. Все быстро освоились в курене, расселись за настоящим семейным столом, и пошёл разговор о важном, в первую очередь, разумеется, о старине.

Да, о старине. Роль её огромна. Мы ещё сами не знаем, насколько значительна эта величина.

Завершая работу над этой статьёй, решили поискать в глубинах романа-эпопеи что-то близкое затронутой теме, и тут же нашёлся вот этот эпизод:

«Встретили… исхудавшего Пантелея Прокофьевича. Старик прежде всего справился, целы ли быки… всплакнул, обнимая внучат. А когда, спеша и прихрамывая, вышел на родное подворье – побледнел, упал на колени, широко перекрестился…» («Тихий Дон» Кн. 4, ч. 7, гл. IV)

Излишне спрашивать: «Похоже?» Думается, что Иван Александрович Калеганов повторил произошедшее с Пантелеем Прокофьевичем, вернувшимся с ополченческой службы, совершенно случайно. Но даже если и специально, то знать наизусть любимую книгу – это человеку только в плюс.

Вот из таких жизненных ситуаций и рождается та самая любовь к родному краю, которую именуют патриотизмом. Будет это понимание – будет и причина для гордости, и надежда на то, что отблеск калегановского обелиска ещё осветит немало тёмных уголков «горькой», но всё же нашей истории.

А.Кочетов.
Фото М.Березовской.