Ответы сына на вопросы о великом писателе. Полную версию записал и подготовил к печати Алексей Михайлович Кочетов, в то время сотрудник музея-заповедника М.А.Шолохова (ст.Вёшенская, декабрь 2012 г.).
– Когда Михаил Александрович Шолохов писал, он вставал и ходил по комнате? Рвал и кидал на пол листы бумаги? Или для него порядок на столе и в кабинете – святое дело?
– Я специально никогда за этим не наблюдал. Наверное, вставал, ходил по комнате. Может быть, и написанное рвал. А в этом послевоенном доме уже не на пол, а в камин бросал всё, «крематорий» он его называл.
Камин вообще топился редко. Иногда вечером, зимой, приятно посидеть у живого огня. Или приходилось топить в сильнейшие морозы. Окон в этом доме много, выдувалось всё тепло ветром.
Порядок на столе и в его кабинете – святое дело? Нет. Но назови это беспорядком, тоже нет. Для одного – это беспорядок, а для другого это как раз и есть порядок. В этом «беспорядке» он как раз и ориентируется. Так что и отец на «порядок» никогда не обращал особого внимания.
– Много или, наоборот, меньше в эти часы и минуты курил? Какой ручкой предпочитал писать? Писал карандашом? Использовал цветные карандаши хотя бы во время правки? Какого цвета? Написанное хранилось в папках? Каких и где?
– Ох, какие вопросы! Тонкости пошли.
Курил, наверное, так же, как и обычно, потому что он вообще много курил. А какой ручкой предпочитал писать, – да что под руку попалась, той и писал. Писал ли карандашом? Старые рукописи его 30-х годов, там – да. Скорее всего, из-за того, что чернил не было. А в последнее время карандашом не писал. Если надо что-то выделить, мог подчеркнуть цветным карандашом. Хранилось написанное в таком же «порядке»: где написал, там и бросил. Потом уже складывал или, как это назвать, классифицировал. Никаких ни папок, ничего никогда не было, – лежали пачками исписанные листы, даже не скреплённые. А вот если надо отправлять или везти, – находил какую-либо упаковку.
– Существует выражение «писатель трагической судьбы». Подходит ли это выражение к Шолохову?
– Я бы сказал: полностью. Тут надо определиться – трагическая судьба в жизни, в быту или в литературе? В жизни, наверное, не было такой уж трагической судьбы, хотя пережить многое пришлось в молодые годы. Страшно было. А что касается литературы, то вам это известно. С самого начала как началось, так катится и до сих пор. Почему-то рады были бы его «сожрать с потрохами». Московская писательская среда его недолюбливала, но и он к ним относился так же. Многие его литературные мытарства объясняются завистью, но как он говорил, слово «зависть» ещё ничего не объясняет. Написал «зависть», и вроде бы всё объяснил. Нет, не всё. Так что выражение «писатель трагической судьбы» – да, к отцу подходит всё это.
– Доверял ли писательские «секреты» детям, подсказывал методы письма или хотя бы просто учил как вести переписку?
– Нет, не было этого.
– Михаил Александрович следил за литературной жизнью в стране и за рубежом? Читал современных авторов? Быстро ли он читал?
– Читал очень быстро. Ещё это объясняется тем, что читал, пробегая страницы. Но даже когда читал подряд, заинтересованно, всё равно очень быстро читал. Современных ему авторов читал, к примеру, Твардовского и Симонова он любил. Абрамов, Белов, Астафьев, Распутин – всю эту когорту он с удовольствием читал, перечитывал, хвалил. Их потом «деревенщики» стали называть, кое- кто даже с издёвкой. Да уж…
–Кого из писателей XIX, XX веков он выделял из общего ряда, а кого, наоборот, недолюбливал?
– Вот не знаю, как сказать помягче, но недолюбливал он сатириков. Даже о Гоголе часто отзывался не очень лестно. Салтыкова-Щедрина недолюбливал. Между прочим, понять его можно. Не любил он, как бы это сказать, «черноту». А у Гоголя и Салтыкова можно встретить такие места, что в них ничего, кроме чёрного. Темнота и беспросветность. Как часто он повторял: «Нет истины – нет любви». А потом ещё у него любимое выражение было, но кому принадлежит, точно не знаю, по-моему, Гегелю: «Где сердце говорит не громче, чем рассудок, там не живёт любовь».
Смолоду отец мне говорил о «чёрных» писателях и о «светлых». Эту проблему не так-то легко решить. Нас ведь ещё в школе лишили возможности знакомиться со многими трудами русских философов. Отец говорил, что он только от Данилевского, Ключевского, Киреевского, Флоренского столько набрался! Здесь богатство русской мысли, здесь – Россия. Такие люди! Мысли интересные, боже мой! Лишили нас этого всего, а с ними нам всё яснее было бы. Толстой, кстати, тоже говорил, что не люблю я отрицательно отзываться даже о классах, не говоря уже об отдельных людях.
– А как отзывался о художниках XIX и XX веков?
– Вот такого разговора я абсолютно не припомню.
– «Не писать» или «не писать на прежнем уровне» – воспринимал ли Шолохов это как настоящую трагедию?
– Наверное. Безусловно, воспринимал.
– С чего обычно Михаил Александрович начинал новое произведение? С плана? С поездок в архив? С долгого обдумывания или стремительного изложения завязки описываемых событий?
– Не знаю, но только не с планов. Не могу сказать, как он начинал писать, с чего, это как-то незаметно было. Наверное, как-то у него в голове это складывалось, а затем он садился за стол и выплёскивал всё это на бумагу. И всё. При мне он и в архивы никакие не ездил. Если было ему нужно, он обращался с просьбой и ему что-то присылали или привозили. А потом, во время войны, он как-то тесно сдружился с Кириллом Потаповым – это известный редактор «Правды» по отделу литературы и искусства, который одно время даже называл себя «адъютантом Шолохова». Через этого Потапова отец завёл тесный контакт с одним букинистом, который работал в букинистическом магазине на Кузнецком, и с кем-то ещё из библиотеки имени Ленина. Библиотека Ленина некоторые вещи на руки не выдавала, а Кирилл Потапов привозил их отцу. И было много таких книг с библиотечным штемпелем, они потом возвращались.
Те архивы, которые были необходимы ему для «Они сражались за Родину», оставались и для него закрытыми. Писать о фактах, о военных операциях, не зная всех перипетий, он не мог и страдал от этого.
– Какой авторучкой и на какой бумаге он любил писать? Приобретал ли он их специально?
– Как писали раньше? Да что есть, тем и на том пишешь. И на газетной бумаге писал, и на какой угодно, что только было под рукой. А уже в послевоенные годы через того же Потапова доставал и привозил из Москвы пачки хорошей бумаги, мелованной. Ручки «Паркер» любил, сначала перьевые, а потом и шариковые.
– Печатал Михаил Александрович на пишущей машинке сам? Или только Мария Петровна?
– Печатал, но очень редко. В основном, мать и машинистки, которые работали в райкоме, райисполкоме. А он писал от руки.
– Как он давал знать окружающим, что идёт к письменному столу работать, и что беспокоить его такое-то время нельзя?
– Зайдёт в кабинет, затихнет, и эта тишина означает, что нельзя его беспокоить. Все знали, что в такие часы его лучше не трогать. И никогда не трогали, и не беспокоили.
– Кто-либо, помимо Марии Петровны, помогал Михаилу Александровичу перепечатывать или переписывать его рукописи?
– О них я уже упомянул. В опубликованных рукописях I и II книг «Тихого Дона» – разные почерки, т.к. для скорости «использовали» и родственников: А.П. Шолохову, П.И.Зайцеву.
– Выходя из кабинета после долгой работы, имел ли привычку высказывать вслух удовлетворение сделанным?
– Да, это было. Выйдет из кабинета и скажет: «Вот даёт Шолохов!» Или почти по Пушкину: «Ай да Шолохов, ай да подлец!»
– Какую из своих книг Михаил Александрович чаще всего дарил гостям? Всегда оставлял дарственную надпись? Где он хранил такие будущие «подарочные» книги»?
– Никогда у нас не было никаких «подарочных» книг. Есть «Поднятая целина» – подпишет, есть «Тихий Дон» – подпишет эту. А чаще всего к нему люди приходили уже со своими книгами: «Михаил Александрович, подпишите, поставьте свой автограф». А чтобы «подарочные» книги были где-то в доме отдельно сложены, этого не было.
Продолжение следует.
Узнавать новости легко. Подписывайтесь на наши страницы в ВК, ОК, Телеграм
Популярные новости Шолоховского района
