– Вы согласны, что должен быть музей М.А.Шолохова в Москве? Где, по какому адресу?
– Не знаю. Меня устраивает то, что он есть в Вёшенской. А вы знаете, я уже высказывал своё убеждение, если говорить о перестройке, которую Горбачёв начинал, которая касается экономических, материальных, социальных проблем, то это была не перестройка, это была самая настоящая революция, удивительнейшим образом не вызвавшая гражданской войны. С трудом понимаю, как этого не случилось, видимо, только благодаря терпеливости русского народа. С одной стороны, боялись, с другой стороны, в людях было воспитано наплевательское отношение ко всему: ну что я сделаю? Ничего я не сделаю. Ну, прыгну я, ну и что? В крайнем случае, посадят. Это единственная реакция была.
Так вот о музее: СМИ сейчас, и в первую очередь, телевидение, интернет – через них произошло революционное изменение сознания человека, его духовного мира. Вы посмотрите, как нравственно пала Россия! Как вы не ругайте советскую власть, как вы не клеймите коммунистов, но это была передовая в нравственном отношении страна. Самая передовая. Такого духовно зрелого человека, который воспитывался в СССР, его нельзя было днём с огнём найти ни в одной стране мира. Сейчас это всё опрокидывается, очерняется, подвергается ломке, готовы всё сбросить «с корабля современности» и т.д. Так вот, мне представляется, что музей сейчас стал единственным средством противостояния наплыву всей этой гадости. Вот, например, пришёл человек в музей, он уже интересный человек. Хорошо ему преподнесла тему экскурсовод – ведь можно говорить о Шолохове по-разному – человек уже «воспитался», то есть музей может очень хорошо противостоять любому негативу.
Но и здесь идёт борьба, идёт уже наступление и на музей. В чём оно выражается? В том, что музеи сейчас открываются и кому надо, и кому не надо. Человек, может быть, заслуживает не музея, а проклятия и забвения, смотришь, – а ему музей создают. И сколько таких по Москве – сотни! То есть идёт низведение понятия «музей» до уровня шоу-бизнеса. Оно меня лично возмущает, поэтому я не считаю, что в Москве обязательно должен быть музей Шолохову. Конечно, я понимаю, что в Москве гораздо больше посетителей, больше бы посещали, больше об этом говорили и т.д. А на примере отца можно было бы очень хорошо воспитывать человека, особенно молодого. Но в то же время и музеи сейчас мелкотравчатые, поэтому и их посетители делаются такими же. Уже не музей подстраивает под себя человека, а вот такая нетребовательная публика подстраивает под себя и музеи, и театры, и кино.
– Каким было лично ваше впечатление от первого сознательного прочтения шолоховской прозы? Какое это было произведение?
– Почти до окончания университета меня совершенно не интересовала публицистика, какой бы она ни была, и чья бы ни была. А потом, в одно прекрасное время, я прочитал отцово «Слово о Родине». Я бы сказал, что впечатление на меня оно произвело очень сильное. И, прежде всего, концовка. Вот я читал, читал и потом вдруг: «Милая, светлая Родина!..» Меня это настолько поразило, ведь мы не просто дети войны, мы дети победителей в недавно прошедшей войне. Мы гордились, пели, рассказывали: СССР, Россия – страна великая, могучая, никем непобедимая, необъятная, неохватная, кипучая… и прочее, и прочее, и прочее. И вдруг обращение, как к нежно и безоглядно-преданно любимой женщине: «Милая, светлая Родина!» Даже сейчас не могу произносить это равнодушно, горло перехватывает. Вот такое впечатление. Я не могу сказать, что на меня не производили впечатление «Тихий Дон» или «Поднятая целина»: и поражало, и удивляло, и впечатление производило, сильное впечатление. Но почему-то запомнилось именно так. Может быть, в то время у меня и не могло сразу сложиться впечатление о «Тихом Доне», а только о каких-то отрывках из него. Немножко неловко говорить об этом, потому что я являюсь всё-таки сыном его, но всё просто потрясает: как человек мог придумать такое, даже не придумать, а именно «выписать»? И что касается языка литературного и народного, и так фразу построить, высказать своё чувство, показать казаков тех же.
Можно много говорить, но, пожалуй, так и остановлюсь на «Милой, светлой Родине».
– Как отзывался о прозе отца ваш брат Александр, не доживший до сегодняшнего дня? Какие у него были литературные предпочтения?
– У нас с братом специальных разговоров не было об этом. Но он с детства был заядлейшим читателем. Да мы все такие. Он любил фантастику, приключенческую литературу, серьёзную литературу тоже с удовольствием читал. За ним было интересно наблюдать, когда он читает. Особенно, когда он смеялся, прочитав в одиночестве что-нибудь смешное, а если читал что-нибудь откровенное, вызывающее грусть, как-то хорошо грустил. Как читатель он был «всеядным». Единственное, что можно отметить – научно-популярной литературой он мало интересовался.
– Известно, что Михаил Александрович любил стихи Дон-Аминадо (А.П. Шполянский). Как он познакомился с ними? Когда? Читал ли наизусть?
– Когда познакомился с ними, не знаю, но то, что читал наизусть, это да, правда, редко. По-моему, в 1935 году он был за границей и оттуда привёз эту книжку, мы ею зачитывались. Примерно в середине этой книги несколько страниц были аккуратно вырезаны. Темы стихов, казалось бы, не великие, но стихи чем-то нравились. Вроде он и серьёзно писал, но так легко и хорошо их подавал, и часто с юмором… Не знаю, я его тоже очень люблю. Сейчас у меня его два или три сборничка есть.
– Кто в наибольшей мере отравлял Шолохову жизнь? Правы те, кто считает, что это – Солженицын?
– Нет, неправы совершенно. Я как сейчас помню, отец хорошо отзывался об «Иване Денисовиче…», о «Матрёнином дворе». И вот когда вышел этот бред, изданный в Париже с его предисловием, отец узнал, что вышла книжка такая. Сам он её, конечно, не читал.
Помню, Константин Прийма начал ему рассказывать, что, мол, в Париже вышла такая книжка, а Прийма был не лишён пафоса, рассказывал с возмущением. Отец слушал, слушал, потом у Приймы спросил: «И чего этому чудаку надо?» И всё. Вот весь его отзыв о Солженицыне.
А так, сколько их было по молодости, тех, которые отравляли ему жизнь побольше, чем Солженицын, и гораздо сильнее.
– Знал Михаил Александрович о структуре и могуществе ГУЛАГа, говорил что-либо на этот счёт? При каких обстоятельствах?
– О структуре и могуществе ГУЛАГа он наверняка знал, а чтобы разговор на эту тему у нас был, не помню. Он ведь вызволял из тюрем и лагерей сотни людей, хотя знают только о Луговом и Логачёве. Конечно, они ему всё подробно рассказывали, но это были конфиденциальные разговоры.
– Высказывал Шолохов своё негативное отношение к так называемым правозащитникам или они были ему безразличны? Как-либо он отзывался, например, о деятельности Андрея Дмитриевича Сахарова?
– Конкретно о Сахарове нет, не отзывался. Ну а вот слова о Даниэле и Синявском хорошо говорят, как он к ним всем относился. Ведь если с чисто нравственной точки зрения смотреть, они совершили предательство. Но ведь даже его слова о них извратили, якобы он «призывал к расправе над ними», а он лишь сказал, что «в его время» таких не ссылали за 100 км от Москвы, а расстреливали. Это что, призыв к расправе? Жить здесь, быть здесь, кормиться, а потом взять и такое отмочить. Он очень отрицательно на это смотрел. Считал, что, если ты уверен в чём-то, иди, доказывай или сиди, молчи.
Когда читаешь классику русской общественной мысли, ведь у десятков людей находишь эту мысль. Если люди хотят чем-то поразить читателя, они никогда не задумываются что писать – правду или неправду. А ты должен задумываться, кому ты адресуешь эту правду и как тебя поймёт читатель. А то выходит так: он – пуп земли, а связь с читателем он во внимание не принимает, хотя на тысячи ладов эта глубочайшая мысль повторяется. Если читатель не готов к приёму, допустим, каких-то мыслей, лучше промолчи. Ведь у читателя и в обществе это может вызвать совсем другие последствия и, может быть, чудовищные.
Можно сказать, что у нынешней так называемой перестройки, у истоков её, стояли такие вот даниэли и синявские, солженицыны. А крушение общества начинается с потери нравственности и духовности. Вот поэтому теперь они взялись за нас так «хорошо», и без всякой армии, без войны. Разрушили духовность русского человека, и всё. Следом пошли взяточничество, коррупция… К примеру, взять нынешний процесс над чинами Министерства обороны. Это до какой степени пасть надо, чтобы такое вот творилось! А начиналось всё с очернителей. И когда на Сталина всё валят, что, дескать, вот при нём была такая цензура… Да когда познакомишься хотя бы с половиной того, что он запрещал, оказывается – правильно запрещал. Так что, если отец и высказывал к ним негативное отношение своё, то он далеко видел.
– Недавно Рой Медведев публично в статье «Роман «Тихий Дон»: взгляд по-новому» (Мегалит. Евразийский журнальный портал) признался в ошибочности мнения на- счёт плагиата «Тихого Дона». Почему этот факт не подаётся как своеобразная сенсация?
– Это вопрос не ко мне. Учитывая мои рассуждения на предыдущие темы, станет понятно, почему не подаётся. Ведь Рой Медведев сначала на лжи своей сенсацию сделал, а теперь может сделать и на прямо противоположном мнении. Ничего, кроме презрения, с моей точки зрения, эти люди не заслуживают. Очень жаль и плохо это, что никто их действиям никакой оценки не даёт. А если и дают, то только для дутого авторитета. Вот, хотя бы кто-нибудь, когда-нибудь… Я не верю, что в нашем обществе нет человека, который мог бы ответить Медведеву. Но никто не берётся, не хотят.
– Михаил Александрович отличался хорошей памятью и при решении важных общественных или литературных вопросов. Возвращался он к наиболее острым из них?
– Не знаю. Может быть, возвращался в разговорах с теми, кого интересовал тот или иной вопрос, но с нами это не обсуждалось.
– Известны отзывы о «Тихом Доне» казаков-эмигрантов. Как Михаил Александрович относился к ним и к их отзывам?
– Он с уважением относился к Каледину, ко многим другим, рядовым того периода. Он лично знаком был с бывшим жителем станицы Клетской Н.А.Келиным, врачом, проживавшим в Чехословакии. Они встречались несколько раз, и видно было, что отцу приятно, что его знают за рубежом русские люди, казаки, эмигранты. Его волновали письма эмигрантов с высокой оценкой «Тихого Дона». То, что они, очевидцы и участники событий, оценили правдивость написанного, узнавали в героях книги самих себя, свои мысли и чувства (например, письмо из Болгарии П.Кудинова, который называл «Тихий Дон» «казачьей Библией»).
Продолжение следует.
Предыдущие части интервью можно почитать здесь
Узнавать новости легко. Подписывайтесь на наши страницы в ВК, ОК, Телеграм
Популярные новости Шолоховского района
